Я домой не вернусь никогда, но зато доживу до утра Темный ветер и вечер холодный, Луны поворот на ущерб - ничего! Знаешь, птица, во мне не осталось ни капли раба, и ни капли добра, и ни капли любви, и ни капли меня самого...(с)
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Я никогда не знала этого ощущения языков пламени на коже, когда протягиваешь руки камину будто бы в мольбе, но получаешь в дар не ожоги, но очищение. Вечная руна потока была начертана ногтем безымянного пальца левой руки на потолке: когда я лежала на полу гостиной, я неизменно смотрела на нее, вбирая в себе энергию. Безуспешно: все равно сквозь щели в окне в мою голову, равно как и в мое жилище, врывались шёпоты и крики чужих, осенних ветров. Некоторые нашептывали мне страшные истории, от которых веяло замшелой сыростью, плесневелым бархатом из полуразвалившихся шкафов престарелых модниц, ныне коротающих старость за вязанием и зыбкими чаепитиями. Некоторые же истории были настолько холодными, пробирающими до судорог, насылающими бледность и апатию, что я пряталась от них за диваном, прикрывала голову подносом подобно щиту, пыталась прогнать заклинаниями и оберегами, и - безуспешно. Я любила детеныша южного ветра - он сладко покусывал меня за запястье, клубочился и мурчал на коленях, прыгал по тяжелым гардинам и моим ногам, играл с искрами в камине. Я заваривала ему специальные травы с Горы Сомнений: по утрам, надевая высокие рыбацкие сапоги и плащ, я поднималась на выступ и рвала утреннюю лаванду, медовый клевер, папоротник. Но южный ветер все равно улетал на рассвете, и подчас мисочка с отваром оставалась нетронутой у дверей. Не знаю, зачем я вызвала у себя это состояние вечного сомнения, тоски по несбывшемуся, по возможностям, которые могут быть упущены: Охотник стал приходить чаще, теперь его отлучки не продолжались более нескольких часов, но все время я проводила в полузабытьи, смотря на него, вбирая глазами мельчайшую деталь образа, мельчайший отблеск чувств, малейший признак ошибки, которая помогла бы мне понять, является ли Охотник частью моего Пути, или же он - иллюзия, которую я сама себе создала, пока путешествовала в зеркале? Меня утраивало в нем все: когда его не было, я была рада побыть наедине с собой. Когда он был - была рада его компании. Меня носили по всему дому на плечах, и я ударялась руками об дверные косяки, получая ссадины и порезы от внезапно враждебно настроенного Дома. Мы вместе призывали Дурман Старших: я набивала трубку из древнего мореного дерева сушеными грибами, пылью дорог Пустот, листьями кривляющихся растений, и тогда мы смотрели друг на друга сквозь завесу тумана. Мне нравился сам процесс подобно убивающему капризу, опасной прихоти, Охотник был очарован результатом, погружающем в состояние транса и медитации. Порой, когда людское разжигалось во мне чуть ярче, чем хотелось бы, я позволяла себе думать, что только эта трубка и раскрашивает наше совместное существование в его глазах. Из-за вечерней трубки мои мысли путались, как и слова. Не знаю, как только ручка не выпадала из руки - буквы убегали от меня, связывать мысли в предложения было нестерпимо тяжело. Я сознательно мучила себя этим, портила существование, стараясь испытать хоть что-то, что будет сильнее этого давящего чувства тоски. Я не знала, сколько это будет продолжаться. Я назвала это бегом от полураспада, бегом от стабильности, бегом от основ. Я называла это скукой.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Я неизменно вставала рано: спускалась вниз на веранду, нежилась в рассветных лучах, собирала их в шкатулку и варила кофе. Кофе получался добрым, с мягким утренним привкусом и запахом солнца, он бодрил лучше любого напитка, мною когда-либо приготовленного. Жалко, Охотник не всегда его допивал. Мы много говорили, но еще больше молчали, оттого ценнее становилась беседа. Я видела, что моя молчаливость порой гнетет его, но рядом с Охотником хотелось клубочиться, мурлыкать и смотреть хитрым взглядом. Меня заставляли есть, следили, чтоб ветра не входили в дом, я будто бы растеряла всю свою высокомерность и независимость, все, что я могла ныне - не мешать. Потому что у Охотника было много обязанностей - он стрелял, сдирал шкуры, мастерил из них одежду, чинил дом. Я же ощущала себя неудачливой хозяйкой - химеры редко поддерживают свое жилище в первозданном виде, обычно мы довольствуемся принципом "что в доме завелось - тому и рады", изредка забавляя свое чувство прекрасного путем перестановки, добавлением в интерьер услаждающих взор вещей, навешиванием осязаемых иллюзий. Но Охотник ценил добротность и правдивость - и мои иллюзии теряли былую ценность, а неведомые вещи с абстрактным рисунком меркли по сравнению с пылью в углах. Я старалась как могла, но все мое естество твердило мне - "ты не дотягиваешь, не вытягиваешь, ты не потянешь, не вытянешь, у тебя не выходит быть такой, как надо ему". Но я не опускала рук. Охотник часто пропадал. Кажется, во время таких отлучек, я умирала - иногда я обнаруживала себя спустя несколько дней, в той же позе сидящей посреди комнаты. Или застывшей у камина, который давно уже погас. Или с тоской смотревшей на зеркало, почти протянувшей к нему руки. Мои Гости никогда не отлучались, придя ко мне, больше, чем на день, а тут и неделя была нормой, но не нормой для тоскующей меня. С другой стороны, когда Он постоянно был со мной на протяжении дня, двух, трех, более - я начинала скучать по томительной боли между ребер, сладостному ожиданию, в кое погружали меня его уходы. Охотник оказался не так идеален, как мне казалось сначала - его настроение прыгало по нитке лучше моего. Мы обменивались письмами, когда он был на охоте, их приносили юркие ящерицы, и я начала отличать их по форме хвоста, по именам и по чешуйкам на носу, сомневаюсь же, что мой Гость узнавал их даже вблизи. Я писала много и с надломом: о том, что стены дома покосились, что с потолка в чашку с лунным глинтвейном упала мерзкая размазанная капля, что узоры на стекле скоро образуют новый материк, а мне за его открытие дадут шоколадную медаль. Я рисовала ему левой ногой деревья и котов, чьи усы закручивались в скрипичный ключ, я отсылала с ящерками кусочки сахара, но съедали ли их по дороге посланники или доносили до адресата - неизвестно. Охотник либо отвечал тепло, согревающе, и я нежилась тогда в этой теплоте часами, либо же черкал остро несколько строк, что с ним все в порядке, игнорируя мои вопросы и истории о том, как мне живется без него. Я была Химерой Ждущей, была воплощением Надежд. Видел ли он это, чувствовал ли, догадывался - спокойнее было не знать, чтоб не бояться правды. Жила ли я, купившая себе способность ощущать, или же существовала - вновь было вопросом без ответа.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
...Сколько океанов высохло, сколько песочных часов я разбила в надежде замедлить ход времени. Порой химеры впадают в зеркальную кому - если мы долго смотримся в зеркало, рано или поздно отражение зовет нас за собой гулять по переулкам миров, разглядывать цветные стеклышки и наблюдать за жизнью других со стороны. Наше существование при этом не прекращается, просто мы теряем телесность, будто бы исчезая из "реального" мира. Я ушла в такую кому на очень долгий срок. И мне в ней было хорошо: тепло обволакивало меня со всех сторон, я не чувствовала ни глубины эмоций, ни смысла происходящего. Мятный, туманный сон без запаха и ярко выраженного вкуса, тень былых ощущений. Странное томительное чувство давило на ребра - аркан Повешенный, аркан Дурак, аркан Луна. Я утратила способность видеть то, что видела раньше: строчки мои перестали быть рваными и рвущими, язык притупился и обмяк. Мне требовался укол, пробуждающий к моей мнимой "жизни". И я его получила. Пока я странствовала по лабиринту отражений, мои Гости разошлись по своим домам и не-домам, помощи ждать было не откуда. Меня разбудил удар в зеркало, в котором я жила. Осколки градом осыпались на пол, а я материализовалась в своей комнате, полулежащая, напуганная. - Какая же ты химера. И не химера вовсе же. Я глазами-блюдцами смотрела снизу вверх на высокого, обернутого в меха и кожу Охотника. Как он смог проникнуть в мой дом без приглашения, как он смог попасть ко мне в комнату, когда стены приручены мною и не позволят чужакам причинить мне вред, да как он вообще посмел вырвать меня из моего путешествия. Я с достоинством поднялась с пола, проигнорировав его протянутую руку, отряхнула зеленый бархат платья, покачиваясь, направилась в гостиную, не удостоив человека ответом. Он, посмеиваясь, пошел следом, по-хозяйски тяжелым взглядом следя за мной. Дойдя до кресла, я забралась в него с ногами, завернувшись в плед, прикрыв веки. Бледные бабочки бились над угольками затухшего еще до моей комы камина, сквозняк гулял по помещению, не заботясь о том, что его никто не звал. Я поежилась, испугавшись за свою телесность - окна были открыты, слишком много воздуха для еще неокрепшей меня. Казалось бы, Охотник заметил это. - Как-то холодно, простудишься же, или химеры не болеют? - Он, засучив рукава, закрыл все окна и начал разжигать камин с помощью обломков стула. Откуда в комнате обломки стула?... Почувствовав на себе его взгляд, я, очнувшись, придала лицу более осмысленное выражение. - Не болеем. Я просто умереть могу от ветра, рассеяться, не более, - голос звучал как-то особенно хрипло. Надо было приготовить медовый грог, но не хватало сил. - Сейчас потеплее будет, - будто не слушая меня, сказал Охотник, раздувая огонь. - Выпей пока. Он протянул мне флягу. Я, наплевав на осторожность, приняла ее из его рук. Холод металла был приятен, так как был ощущаем. Ощущения. Как я отвыкла от них. Я сделала жадный глоток и закашлялась: во фляге был терпкий ром, ощущались легкие нотки корицы и гвоздики. Охотник засмеялся, забирая флягу. - Почему я не химера? - Капризно спросила я внезапно. - Вы можете обосновать? Явились без приглашения, бьете зеркала, отрицаете мою сущность... Как сюда вообще попали? - Ну, потому что не химера, - проигнорировал мои основные вопросы незваный Гость, - потому что я смотрел в зеркало, в котором ты плавала, ты слишком много чувствуешь для химер. Ты - жива. А химера мертвы... - Это по-другому называется, существование! - Гневно перебила я. - ...Ты даже перебиваешь с чувством, эмоционально. Химеры холодны. Или ты продалась за способность чувствовать, или ты просто девушка-маг, которой удобно считать себя химерой. Я сжалась в комочек и отвернулась от Охотника. Он тоже замолчал. Я ощущала на себе его взгляд, но он не был неприязненным или тяжелым, в нем ощущался интерес, ощущалось любопытство. Гость подошел ко мне и молча вложил в мои руки флягу. - Я пойду спать, уже поздно. Утро вечера мудренее. Не успела я возмутиться, как он поправил на мне плед и ушел на второй этаж. Я так и осталась сидеть в кресле с открытым ртом и ромом в руке. Сделав еще пару глотков от удивления, я откинулась на спинку кресла и сфокусировала взгляд на пляске языков пламени в камине. Кажется, в мою жизнь вошел удивительный человек, не отвечающий на мои вопросы, но заботящийся о моем состоянии, а я растеряла все свои манеры. Надо будет с утра приготовить ему мой фирменный кофий с лавандовым сахаром и серебряными цветками.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Я была не в силах стоять, постоянные падения куда-то вглубь истощали и одновременно придавали мне сил - хотелось дышать, появлялось наслаждение от каждого шага, искусно вычерченных линий на паркете не хватало, чтобы танцевать. Я смотрела на Мастера как в зеркало. Моя преданность ему была неосознанной - казалось, я делала все, чтобы ему не было скучно жить - жгла плоть, рисовала углем, крала жизни, подставляла себя под удар. Сколько дней прошло с нашего знакомства - вся вода утекла, оставив драгоценные камни, я доставала их изредка из шкатулок, любуясь каждой гранью. Мой Мастер прекрасен - изгиб стана его подобен тонкому древу, подобен Лунным Богам. Их привезли из далеких земель караваны торговцев, прикрывая сокровища льняными платками, чтобы не спалило безжалостное солнца. Тела богов были молочно-белыми, но яркий свет добавлял цвету жара - благородство опалялось алым жаром страсти, наполненности. Каждый бог был частью светила - рассыпавшись на десятки обломков, луна в Ночь Падения была тяжелой и глупой, небо давило на нее, и она поддалась. Обломки нашли на утро лесные духи, спрятали в лен, растащили по норам. 20 лет ночь не видела лунного света - это были годы охоты на ведьм, годы моей тоски, годы флейты на крышах. 20 лет мы взывали к рождению луны, и она появилась вновь. Обломки старой округлились по краям, и жрецы сотворили из них богов, прекрасных в своей лунной сущности. Один раз подержав бога в руках, невозможно было причинить ему вред более. Иллюзионист раскладывал таро. Он трактовал все по-другому, неправильно, но мантика и не была его сильным местом - я сама видела образы, рожденные картами. Странник поддерживал огонь в камине, Мастер сложил руки на коленях, не смотря на меня, но находясь поблизости. Он весь превратился в слух. - Ты чувствуешь, прекрасная хозяйка, твоя искренность пугает тебя, ты не видишь второго дна или не хочешь его видеть. Или считаешь, что дна просто нет - но это в другом. Без-дна, глубокий колодец, метр под землю - и все меняется, все открывает свое лицо только тогда, когда постучишь дважды в дверь. Мечешься ли ты в бреду по кровати или считаешь миллиметры до пальцев рук: все одно, все твоя преданность и твои мысли впиваются в плоть, алкая глубины. Ты играла на водосточных трубах, что они тебе отвечали? - Напевно, по маленьким глоткам, так вел Иллюзионист беседы ныне. - Они шумели дождевой водой так, что я не разобрала слов, но узнала мотив. Он описан во множестве книг, он стар, как мир, он крошится, как стекло. Моя книга пишет сама себя, я не успеваю следить за слогом, всего лишь отделяю абзацы. - Когда ты падала, ты знала, что придется подняться и быть дальше? - Я поднялась, но не была. - Ты не была, ты стала. - Тут выпала Башня, - я улыбнулась, - Серьезен ли удар молнии, превративший ее в дом Лунных Богов? - Она была домом Лунных Богов, но сейчас это не их дом. А твой. И дом этот светел. Иллюзионист смахнул таро в камин, а я искоса взглянула на Мастера - тот, прищурившись, смотрел, как горят арканы. А я не хотела больше никаких раскладов.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Долго ли дыхание мое опаляло ткань кожи, много ли сил потребовалось на первые шаги, скоро ли я очутилась в этом месте с мягкими коврами, ткаными видениями на стенах и вязкой жидкостью в сосудах на столе. Помнила ли я, что именно он отнес меня сюда, чьи руки служили мне кораблем, чей стук сердца я слышала. Будто бы в сильный шторм прижимая к себе раненую чайку, так и меня успокаивали, заставляли глубоко и размеренно дышать, кололи иглой. Или же это помнил кто-то другой, а не я? Гость мой слаб и силен. Он черпает силу из вне, а копит ее внутри, но он зависим, а я давно научилась существовать без этого. Буду ли я шептать молитвы деревянным идолам или отрезать им головы ночью - мое существование останется со мной, я смогу остаться тут, остаться где угодно. Гость же скован по рукам, он сбивает в кровь колени, черпая эту силу, и она прекрасна, она дурманит, она стекает с кончиков пальцев елеем в землю, возвращаясь с неба. Я тоже старалась творить подобное, но всякая крайность ущербна. Он был в саване, он был в королевском плаще, он был в рубашке бродяги. Он был тонок, как натянутая струна, он хотел играть на всем, что попадалось под руку - флейте отношений, скрипке эмоций, виолончели состояний. Но неужели ко всему подходит один смычок? Неужели он и правда считает, что заточил его подо все сразу? Простите, но мои струны откажутся издавать хоть один даже фальшивый звук под таким напором. В умелых руках слишком грубое орудие. Я предпочитаю иных Мастеров. Гость сам брал мою еду, без приглашения садился и вставал, показывал свою кровь и не прятал отсутствие манер, что добавляло манерности. Мы молчали - а зачем слова? Мы говорим на общем языке, но стоит ли тратить на разговоры время, если ему - созидание, а мне - разрушение. Я не приглашала его в дом, я не хотела отдаваться в руки такому Мастеру, но изучить его было бы прекрасным опытом. Разглядывать, как Высшее Творение. Итак, у меня гостил Мастер. Длинные белые волосы его ниспадали на плечи, глаза были хрустально чисты, черты лица высечены из камня. Сгорбленная фигура старца, крепкие руки юноши. И я не слышала пока его голос, я не могу его описать. Я следила за ним из угла комнаты, пока горел огонь. Мастер грел руки: испещренные рунами, они светились и гасли. Химеры знают этот язык, химеры могли бы сказать, что написано там то, что это голем, что он создал себя сам, что и такое бывает в этом совершенном мире. Что крайности породила бескрайняя свобода внутри, что химеры должны обходить таких Мастеров за тысячи лиг, что от них нет для нас никакого толку, ибо мы слишком похожие и слишком другие. Что от них только отвратительное чувство, что тебя пытаются вести, но химеры сильны, они обрезают нитки кукловода с его же пальцами. Я могла бы разделить с таким Мастером ложе, растворив свою бесконечную пустоту в его временной наполненности. Я могла бы вырезать свои Истинные имена у него на спине, и он не сказал бы ни слова. Я могла бы отравить его своей кровью за ужином. Я могла бы уничтожить его одним взмахом руки, если бы не то, что нас, рожденных сном и во сне, постоянно губит - Если бы не любопытство.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Как безумец, в слезах примчишься, а меня - ни здесь, ни вокруг. (с)
Вот уже несколько дней мой дом был вязким болотом из уныния и скорби. Я не знаю, была ли я тому виной, но мое состояние было примерно таким же, я будто бы вмерзала всем существом своим в воздух, у меня часто стало болеть в груди между ребер, учащалось дыхание, кожа была бледнее обычного. Я знала, что мое физическое состояние очень зависит от эмоционального настроя, но ничего не могла с собой поделать - внутри меня будто бы жило что- то холодное, мокрое, скользкое, что отравляло нутро гнилью апатии и затхлостью тоски по приключениям. По войнам, по агрессии, по новым лицам. Однажды ранним утром я увидела в окно идущую куда-то вдаль толпу хранителей леса, они были облачены в парадные мундиры темно-зеленого цвета с вышитыми рунами на груди, за спиной их висели колчаны со стрелами, они будто бы плыли в тумане, и все внутри меня застучало, забилось, закричало от увиденного, трепет разлился по рукам и ногам, я, дрожа от надежды, буквально слетела вниз по лестнице, припала к массивной входной двери, выскочила на улицу прямо в опасный туман, ощущая покалывание в ногах, но мне было все равно, я мчалась к толпе во весь дух, схватила одного из хранителей за руку и, задыхаясь от переполнявших чувств, спросила: - война?.. Он поглядел на меня дико, как на сумасшедшую, мягко высвободил запястье и пробормотал, отвернувшись, о том, что времена войн давно прошли, и она просто шествуют в соседнее королевство на парад по случаю какого-то их местного праздника в честь то ли Лилит, то ли Морриган, то ли еще кого... Его последние слова скрыл пепел разрушившихся надежд, я медленно развернулась и пошла к дому, рискуя быть поглощенной цепкой пастью тумана, но мне снова все равно, но уже по другой причине. Мне нужно было что-то, что придаст смысл всему этому. Сказочник и Иллюзионист тихо сидели в своих комнатах, и я не решалась их беспокоить. Я начала снова много читать, благо библиотека к тому располагала. Я помню, меня зацепила одна фраза, но я не могла понять, чем именно. "Мы не можем остаться чужими. мы были обнаженными друг перед другом". Сначала я подивилась ее чувственности. Потом мне стало смешно. Только обнажая души можно стать по-настоящему близким, а тело - всего лишь оболочка... Фраза не отпускала меня несколько дней. А потом в мою дверь постучался Гость. в тексте использована цитата Д. Фаулза из книги "Коллекционер"
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Ты умрёшь, примёрзнув к постели, Зажав руками свою же тень. (с)
Спустившись в гостиную, я застала умиляющую взор картину: Сказочник сидел в кресле, свернувшись подобно большому коту, Иллюзионист же забавлялся тем, что ловил на грань бокала лунные блики. Я тактично откашлялась, привлекая внимание, и села у камина на пол. - О, скользящая, сегодня Вы почтили нас своим появлением! Как я рад, как я рад... этот дом наполнен язвительностью химер, кажется, она льется из водосточных труб, кажется, огонь мудрости Сказочника не в силах ее выпарить отсюда, или же камин слишком слаб? - Иллюзионист сегодня был в черной бархатной маске на пол-лица, он шаркал ногой и кривлялся. - Вы сегодня совершенно не логичны, Играющий, скорее уж вода затопит огонь, особенно в этом доме, - Я была страшно зла на его неподобающее поведение, поэтому мед тек с уст моих рекой, - ну да в любом случае, огонь мудрости моего Первого Гостя затушить невозможно. О чем Вы бы хотели сегодня поговорить? Последнюю фразу я произнесла, обращаясь к Сказочнику. Он как раз держал в руках толстый том стихов. - О... людях? Об... одиночестве?- Он с улыбкой прикрыл ладонью название книги. - А что тут говорить... люди слабы. Люди живут, чтобы умереть. Точнее, люди существуют, подобно нашей радушной хозяйке, ибо жить давно разучились... Люди хотят сбежать в "миры получше", не пытаясь понять этот мир, люди спасаются в снах, отрицая реальность, люди глупы, и даже лучшие из них, как мы с вами, Странник, глупы, глупы до безумия, которое и помогает нам возвыситься над толпой... - Иллюзионист проговаривал каждое слово четко, резко, отрывисто, и я начала подозревать, что он может быть пьян. Этого я не ожидала. - Вы считаете себя безумным? А чем вы сможете это доказать? - Странник улыбнулся глазами. - В наше время каждый третий мнит себя безумным, стараясь как раз, как вы сказали, возвыситься над толпой, выделиться среди других, обычных... не глупо ли это? Безумец не считает себя лучше, он считает себя несчастнее других. Или же вы своим безумием наслаждаетесь? Последнее слово было произнесено на удивление вкусно, я даже облизнула нижнюю губу. А рядом со мной появились сразу две сахарные кошки - они появляются только тогда, когда содержание вежливого сарказма в атмосфере превышает допустимую норму. - О, да, с вами дискутировать решительно невозможно, у вас знания перешли в ту ужасную форму, когда слова сами начинают высмеивать собеседника... - Иллюзионист потрогал кончиками пальцев маску и отвернулся. - Наслаждаться безумием - одна из его форм, почему бы и нет. Но мы не про то. Люди и одиночество. Люди одиноки в толпе, люди одиноки наедине, люди почти всегда одиноки, нам не угодишь. - Он снова повернулся, и я заметила, что его маска из черной стала светло-голубой. Маску насмешника сменила маска уязвленной грусти. - Люди и одиночество действительно связаны. Но одиноки не только люди. Я отчасти согласна с вами, мастер Иллюзий, люди и правда разучились жить. Но что есть жизнь? Временной отрезок, за который нужно многое успеть. Сформировать себя. Найти свою Цель в жизни. Полюбить и стать любимой. Добиться цели. Все так просто расписано, но мало кто может это исполнить. Это ли? У всех по-разному... Иллюзионист с сомнением посмотрел на меня. Я пожала плечами и откусила лапку сахарной кошке. Они не ощущают боли, а мы сахар очень любим. - Забавно, что ты заговорила о любви и жизни. Любовь скоротечна, не стоит ее желать... - Странник открыл книгу и прочитал пару строчек: Я чувствую это кожей. Сначала уйдет трепет, осторожно, Потом уйдет тепло и нежность Стечет с кончиков пальцев. Все уходит медленно из тебя. Ты привыкнешь ко вкусу боли на нёбе, Не услышишь танца сердца и рёбер. Ты уйдешь, и уйду скоро я. Я промолчала. Иллюзионист же безудержно рассмеялся, зарычал, он буквально в несколько секунд оказался подле Странника. На лице его пылала алая маска Ярости, он выхватил книгу из рук Мастера Слов и отбросил ее в камин. Языки пламени, урча, тут же принялись за нежданный ужин. - Что, что стоит это холодное спокойствие против пылкости чувств, знаешь ли ты всю сладость ледяных игл боли, приторности удовольствия, нежности отравы любви, разливающейся по венам, это и есть жизнь, а не существование, это и есть высшая цель, а иное все - иллюзия, иллюзия!.. Да за это... можно Дьяволу душу продать... - Иллюзионист отступил на шаг назад, и белоснежная маска с черными провалами глаз устремила взгляд свой на мое лицо. Я отвернулась. Странник медленно встал с кресла и вышел из гостиной, спиной выражая свое презрение к Иллюзионисту. Выждав пару минут, я последовала его примеру.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Обычно мы не испытываем боли от ничего-не-делания. Существование на то и существование, что его не нужно забивать такими понятиями, как "цель", "предназначение"... Но, видимо, во мне слишком много людского, живого. Когда я смотрела на Странника, я видела его мотивы жизни. Видела я их и у Иллюзиониста, хотя мимо его комнаты старалась проноситься как можно быстрее, благо, он из нее выходил очень редко. Мне было больно осознавать, что мне не за чем быть. Хоть я и не застала Времена Войн, я уже существовала в то время, когда отношения между магами и химерами были нестабильны. Довольно часто магов находили умершими во снах и, как следствие, приписывали это нам, умеющим убивать только таким способом. Не знаю, сколько правды было в этих обвинениях, но химеры тогда тоже часто исчезали - и это уже нельзя было назвать случайностью или несчастным случаем. Хотя и довольно глупо вести с нами войну - химера появляется, когда другая химера исчезает. Нас ровно определенное число, не больше и не меньше, поэтому мы никогда не исчезнем до конца. Однажды я вышла из дома поздно вечером, рог луны манил меня на улицу, хоть сейчас я и понимаю, что то был заговор. Я была без оберега, без амулетов, без всего, босая, с распущенными волосами, хоть это и условность. Перед домом моим разлегся лес, густой, заснеженный и залитый лунным светом. Я пошла туда прямо по снегу, почти не ощущая холода его, по телу разливалось приятное волнение: как это, одна, в такую темень, в неспокойные времена! Зайдя далеко в чащу, я поняла, насколько глупо поступила - передо мной стояло три мага, один из них довольно сильный, двое учеников разного пола. У девушки, как я помню, были длинные русые волосы, перетянутые кожаным ремнем, а юноша был бледен и худ, с тонкими пальцами и нервными движениями, его длинные темные волосы ниспадали на плечи, и я настолько была поражена красотой человеческого сына, что по-началу даже не потрудилась принять оборонительную стойку. Взрослый маг был обвешан талисманами, в его руке светился матово посох. Я замерла на месте, не зная, что мне делать - без оберегов против сильного мага химера может выдержать недолго, вопрос лишь в том, достаточно ли он стар, чтобы знать нужные заклинания. Единственное, что я могла тогда - проникнуть в его разум и усыпить его, если он на миг отвлечется, или же сбежать. И то, и другое было затруднительным, силы были неравны. - Ступайте к ней. Она не сможет убежать, она прикована лунным светом. И защитить себя она тоже не сможет - я не вижу на ней побрякушек. Попробуйте коснуться ее. это будет первым заданием. - Взрослый маг жестом направил подростков в мою сторону, и они неуверенно сделали несколько шагов, а потом подошли ближе. Сейчас при такой ситуации меня бы начало трясти от ярости и обиды, он призвал меня даже не для того, чтобы убить, являясь противникам нашей расы, он просто решил использовать меня, как куклу для обучения своих учеников! Позор хуже исчезновения, это я знала с первого дня появления на Свет. Все, что нужно было сделать - оттянуть время. Поэтому я сосредоточилась. Девушка несмело протянула руку, стараясь коснуться моего плеча, но ее пальцы захватили пустоту. Видно, никогда не сталкиваясь с химерами, она отпрянула, но потом уже смело и злобно попыталась схватить меня за шею, за волосы, за подбородок - все впустую.Чтобы дотронуться, нужно знать заклинание, нужно иметь пучок лаванды за поясом, нужно иметь наше согласие, да что они вообще знают про нас? Юношу, казалось, забавляло поведение напарницы. Он стоял чуть дальше, скрестив руки, чуть улыбаясь кончиком рта. - Берг, попробуй, у меня не получается! Она со злостью топнула ногой и отошла к учителю. Никогда не добьется Силы, слишком легко теряет цель. В момент ее злобы я проникла в ее разум и уже прошептала нужные слова - через некоторое время она почувствует жуткую сонливость. Руна на ее обереге написана неверно. Юноша лишь покачал головой и тоже подошел к учителю, одарив меня оценивающим взглядом. - Не выйдет. У нас нет нужных слов и нужных трав, она же просто насмехается над нами внутренне. учитель, я прав? Маг кивнул. - Всегда носите с собой лаванду, я говорил вам это раньше. В следующий раз будьте готовы. А сейчас пойдем, больше ничего вы сделать не сможете. Они ушли, оставив меня одну, трепетавшую от волнения, унижения, презрения к самой себе за интерес к человеку. Но я пошла дальше в своей глупости, отправившись неслышно за ними. Я стала почти бестелесной, заметить меня среди белых деревьев было невозможно, а окоченевшие ступни почти не оставляли следов. Довольно скоро маги сделали привал, разожгли костер. Девушка сразу же заснула, взрослый маг ушел за дичью, а я, дрожа всем телом, вышла из-за дерева, обретя телесность. Юноша вскочил, выставив вперед подожженную ветку. Я засмеялась. - Глупый, ты не можешь нанести мне вреда никаким из ваших орудий убийства. Я пришла не для этого. Ты хочешь меня коснуться? Он онемел от удивления. И это было естественно - химеры предлагают подобное лишь самым близким и тем, кого смогли полюбить, обретя подобную способность. Юноша кивнул и, отбросив прут, подошел ближе. Я сконцентрировалась, поддерживая плотность тела, смотря ему в глаза. мысли его были нарушены и шли потоком. То, что нужно. Маг протянул вперед руку. Как же красивы были его руки... аристократичная бледность, изящество запястий, матовый блеск длинных ногтей... будь он на десяток лет старше, я бы повела себя по-другому. Но сейчас... Он коснулся моей щеки. Как огнем обожгло - белые пальцы были горячи, а тело мое холодно. Он касался моей шеи, лба, рук, губ, сначала неуверенно и робко, потом с осознанием своей силы, он уже схватил меня за талию и прижал к себе. И, насладившись каждым моментов, впитав его в себя, заключив это в память, я вошла в его разум и приказала умереть. А потом еще минуты две смотрела на упавшее к ногам моим тело. Я сбросила телесность. А потом я сделала то, что никогда себе не прощу. Я коснулась его сердца, которое еще было теплым. И тут же тепло его впиталось в меня от кончиков пальцев. Проклятье Химер - способность испытывать любовь, боль и другие сильные чувства. Тот маг подарил мне это, это мой дар и мой бич, я чувствую больше, чем все они, все они... Юношу с черными волосами я вспоминаю по сей день. И мучаюсь от мыслей, а что бы было, если... Девушка умерла во сне. Пожалуй, да, эта смерть на совести химер, если вы найдете хотя бы парочку совестей на сотню таких, как мы. Про мага-учителя я ничего не знаю, вполне возможно, это был экзамен на выживание для учеников, а может, он не хотел их обучать, и кинул в лесу сознательно. В любом случае, я буду готова, если он захочет прийти за моей не-жизнью. Мне хочется путешествовать, хочется не зависеть от природы, которая убивает нас туманом и ураганами, мне хочется любить и быть любимой, а не вдыхать этот мрачный простор своего существования, запертого в этих стенах. С этими мыслями я ходила по дому, и предметы дрожали от моей боли и отчаяния, а один канделябр, как рассказал мне Иллюзионист на следующий день, даже упал ему на ногу и отшиб мизинец. Впрочем, может, это шалила одна из его иллюзий - кто знает.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Как помню я, существам, сотканным из светотени и живущим в тени света, трудно из кокона крылья тонкие, перепончатые, ломкие расправлять на свету, как равно губами пересохшими к тьме льнуть, лизать ее сизые бока, млеко ее лакать из плошек черных дыр. Так прожектор глаз его выжигал на коже знаки, клеймо ставил между лопаток, преподносил на кончиках пальцев, играючи, лески, и ласки лесок этих привязывали к прутьям, не давая примкнуть к земле равно как к небу. И существу несладко - то ли паутиной заматывать запястья, призывая плоть свою к покою, то ли прорвать сухожилия, сухому не отдавшись тлену. Так дыхание его душит, с ног сбивает, обвивает шеи существам из света в тень идущим, и прибиться к костным пристаням слишком тяжко, и грудь под прессом ссыхается, сбивается. Как я помню, существам, сотканным из светотени и живущим в тени своих дневных кошмаров, только лишь питаться мукой этой сладкой, на язык беря цукаты от того, что губит. Так я помню.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
"Я знал одну ведьму, она пыталась дышать водой и огнем Она пыталась дышать огнем и водой, рвалась то туда, то сюда Рвалась то туда, то сюда, не могла все выбрать одно Выбрать одно, и жива была, словно огонь, и текуча, словно вода Словно вода, что дурманила мысли ее, заставляла дрожать ночами Дрожать ночами, и тогда согревалась она жаром огня, что палил ей грудь Что палил ей грудь, она не могла освоить до дна одно, ее било извне плетями, Било извне плетями, и она теряла свой путь
Я знал колдунью, она любила не спать ночами Она была, а потом ей сказали - тебя нет Она поверила, что глотнула иллюзий сполна, а теперь она знает ответ Она одной крови с ветром и одной плоти со снами Я знал ее, хоть ее не было, но, для меня Она была тем, кто приходит назло добру Она свет, и свет несет, но внутри она - тьма Она вне игры, но все продолжает игру"
Я проснулась в час рассвета, когда туман начал выпускать из лап своих мой дом и разум. С приходом Иллюзиониста весь мир мой, обитель моя, комната моя - все стало зыбким, готовым исчезнуть каждую секунду. Теперь я не могла выходить за порог спальни - оттуда сочилась тьма, лизала мне ступни, готовая напасть сразу же, при первом же шаге наружу. Поэтому еду и новости мне приносил Сказочник. Голова моя, сердце мое были пусты. Альмандин холодил разум, пытался снова "заземлить" меня. Но я не могла даже связно писать - строчки дрожали, чернила расплывались по пергаменту, слова не ложились друг с другом. Мне помог бы отвар корня Сердца. Но его трудно приготовить - ингредиентов мало, но их нужно искать внутри себя. Химеры испокон веков умеют устранять свою тоску - все просто. 1) Следование Пути. Ты должен встать на него, и тогда Путь сам поведет тебя. Главное, не спрыгнуть с него, не свернуть на чужие пути, не испугаться. Когда ты встаешь на Путь, ты сразу ощущаешь это - все начинает быть Правильным. встав на Путь, ты наполовину избавишься от боли. 2) Чистота. Искренность твоих действий. Химеры знают: каждое действие "против себя" отнимает у нас частицу существования. Никогда не делать то, чего ты На Самом Деле Не Хочешь - одна из заповедей химер Книги Искусства Сно-видения и Сно-существования. Это отнимет половину от оставшейся половины. 3) Простые Свершения. Химер часто можно найти за совершенно непонятными действиями - мы можем просто ходить вокруг дерева, считать все камни в ручье, не наступать на упавшие ветки, касаться мизинцем воды из каждой третьей лужи, пить только из чашей с отколотой ручкой. Просто оттого, что сие есть Простые Свершения, к которым тянется наша воля или то, что от нее осталось. 4) Корень Сердца. Самое сложное. Чтобы устранить оставшееся, нужно в ночь полной луны под ее светом, вставь на колени лицом к северу над серебряной чашей выплакать все свои горести, все свои переживания, все обиды и всю тоску. Аккуратно, не пролив ни капли. Потом пойти в лес, и в темноте одарить чашей этой первый цветок, что встретится по дороге.
По последнему пункту и назван отвар. Но сейчас мне слишком плохо, чтобы я его готовила.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Просто смотря химерам в глаза, можно многое увидеть. Люди подчас слепы и глухи, они видят цвет глаз, зрачок, рисунок радужки, но не видят самого главного. В глазах танцует душа. Не сокрытая масками, не кутающаяся в шаль, не отраженная в зеркале. Эссенция правды в чистом виде. Глаза химер показывают чуть больше - они показывают мечты. То, чего мы хотим, чего страстно желаем. Поэтому у многих из нас есть кругляшки из непрозрачного стекла на цепочке, мы предпочитаем хранить душу на вежливом расстоянии от людских жадных глаз. Когда я открыла Ему дверь, мои глаза были не защищены. Боль. Пронзительная, одуряющая, обволакивающая впоследствии - она разлилась от моих зрачков по всему телу и превратилась в некую застывающую субстанцию, по ощущениям напоминающую рыболовную сеть или тяжелое одеяло. На пороге стоял Иллюзионист. Как описать то, что одновременно притягивает и пугает? А он был именно таким. Тонкие бледные запястья, правильные черты лица, длинные темные волосы, ниспадающие на плечи. Плащ и цилиндр - все по моде этого времени. Глаза его были безумны. Они смеялись и плакали, щурились презрительно и усмехались по-доброму одновременно. Весь его облик состоял из сплошных противоречий, но вместе с тем был настолько манящим, что я испугалась. Впервые в жизни я не знала, бежать мне от человека или кинуться ему на руки, позволить ему делать со мной все, что он захочет. Но я сдержалась. А ведь пару-тройку десятков лет назад бы явно натворила глупостей. - Мне льстит твое появление, Играющий Образами, прошу тебя, проходи и устраивайся, как подскажет сердце или интуиция. В моем доме полно добрых мест, но и полно недружелюбных. Особенно, для тех, кто пришел с неясными намерениями. О, туман химер. Все же не сдержалась и выпустила наружу свой страх. Мы часто маскируем его за язвительностью, но люди уже давно об этом узнали. - Мне льстит твое гостеприимство, скользящая. Но позволь мне еще некоторое время постоять на пороге. Кажется, твой дом отторгает меня, будто бы я пришел, чтобы причинить тебе вред. Но какой вред от моих иллюзий? - Голос его был пряным, медовым. но угадывалась в нем сталь. Он слегка улыбнулся, прикоснувшись краешком губ к моей руке в знак приветствия. Странно. Люди не здороваются с нами таким образом. Мы - не их зверюшки, но и не их братья и сестры. Мы из другого материала, с другим наполнением. есть поверье, что каждому человеку создана была своя химера. Мы как отражение в зеркале людей - нас нет, но мы обладаем большей силой. Не успела я ему ответить, как он достал из кармана плаща человека из бумаги. Маленького, тонкого, светлого. И мне вдруг стало так мучительно тяжело, что я схватилась за амулет. У меня возникло давящее чувство, что все в моем существовании не так, что я должна делать что-то совершенно иное, что я не с теми рядом, не с теми вместе... - Все это иллюзии одного существа. - Вдруг сказал Иллюзионист и показал мне длинную иглу, которую он вертел тонкими пальцами. Вся тяжесть вдруг лопнула, как мыльный пузырь. Я вздрогнула. - Но... - Он поднял на меня взгляд, полный сожаления. - Иллюзией было и оно само... - Бумажная фигурка загорелась ярким пламенем и превратилась в пепел. Я, шатаясь, отступила назад и, медленно развернувшись, пошла в залу. Вслед мне донесся тихий смех Гостя-Который-Принес-Мне-Печаль. - ...Кто знает, вдруг и это тоже иллюзия, а ТО было правдой...
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Я чувствовала, что скоро ко мне придет новый Гость. Капли дождя на стекле, крадущийся по моему изголовью луч утром, шепот ветра под моими руками - все предвещало приход его. И было в этом что-то пугающее. Я больше люблю Гостей, о которых сообщают мне сухие листья деревьев, ласковый напев вина, льющегося в бокал, нетерпеливое дрожание свечей и скрип половиц туманным утром. Но этот Гость будет другим. Он будет источать тяжесть. Пожалуй, мне придется подготовить ему комнату заранее, набрав в вазы побольше облаков, чтобы как-то уравновесить это. Красные вазочки из стекла так красивы. Как сердце. Гостю понравится, пожалуй. Перед погружением в нового Гостя я зашла в гостиную, чтобы в последний, быть может, раз услышать что-то светлое и правдивое. Сказочник сидел в кресле, смежив веки, и раскуривал трубку. В комнате пахло вишней под снегом и пушистым пледом. - Скоро придет новый Гость, Странник, как ты и говорил. У меня дурное ощущение. Будто он что-то от меня хочет. Сказочник открыл глаза и печально посмотрел на меня. - Люди всегда чего-то хотят от жизни. Мечтатели всегда хотят сказки от сна. Они Всегда Будут Чего-то От Тебя Требовать. Даже чайка разобьется в кровь о скалы, добывая пищу, и, умертвленная, упадет в гнездо с добычей, которая так нужна птенцам... вскоре птенцы снова захотят есть. И они будут требовательно кричать телу матери "Дай! Принеси! Пусть будет так, как я хочу! Делай это! Мы же твои дети, как можешь ты поступать иначе?!". У Химер недолог век, хоть и кажется, что вы живете вечно. Вас губит сердце, губит душа, хоть у вас их и нет - парадокс.
- Ты сегодня говоришь странно, говоришь прямо, с чего бы это? - Я подошла к окну и всмотрелась в даль. - Я думаю, твой Гость сделает тебе предложение, которое разум захочет принять, а чувства будут от него бежать. Ты создание чувств, но я бы советовал иное...
Я вздрогнула и очертания мои на миг задрожали - из тумана к моему дому шла изящная фигура в черном театральном плаще и цилиндре.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Сегодня я как никогда хотела выйти на улицу. Но этого делать нельзя - на город опустился молочный густой туман, который так опасен для химер. Нас неудержимо тянет зайти в него, а потом раствориться в этой Первородной Нежности. Конечно, если бы я исчезла в тумане, другие химеры сложили бы про меня пару-тройку песен, пообсуждали бы мое исчезновение недели две за чашкой крепкого кофия, а потом бы посадили в честь Ушедшей Альмандиновое Дерево возле моего дома. Это наша традиция, сажать такие деревья при исчезновении братьев и сестер. Среди химер не распространены дружеские отношения между себе подобными, но мы ощущаем присутствие, смерть или раны друг друга. Много веков назад такие же, как мы, наемники воевали на стороне людей темного войска, каждый наш воин имел в специальном кармашке у сердца альмандин. Считалось, что враг не нанесет нам увечий, что камень не подпустит близко Смерть. Это камень-огонь, камень-лекарь. Правда, я не особо верю в подобные легенды - химер и так нельзя заколоть ни людскими клинками, ни нанести ран орудием нежити. Только маги умеют уничтожать нас одним словом, но то было раньше. Сейчас ни одна химера не будет существовать без оберега на запястье. Сказочник сидел в кресле и листал какую-то книгу. - Разве ты еще не прочитал все интересные книги Мира, Странник? Я уверена, что ты пьешь знания из воздуха, как недавно пил напиток из чашки, - я была немного удивлена и, чего греха таить, польщена его вниманием к моей довольно обширной библиотеке. Он с улыбкой посмотрел на меня. - Я многое читал и многое видел, книги мои собеседники, а не учителя. Было время, я путешествовал по Миру с одной единственной книгой в сумке, и страницы ее были чисты. Это был мой дневник, но я не написал в нем ни строчки, потому что я всегда хотел оставить место для чего-то, что будет лучше. Лучше, чем мои мысли на тот момент. Среди всех моих недостатков оно ужасней всех... желание быть лучше... - а что в нем не так, Мастер Слов? - я поймала у виска лунного зайца и, поглаживая его белесую шерстку, села прямо на пол у кресла. - ..быть лучше кого-то... ...У моей сказки множество будет финалов, твое право выбрать любой...
... У лунного зайца огненный смех, тело тумана, струящийся мех. У зайца другого ничего такого, но если вглядеться — воздушное тельце, он соткан из ткани, и при касании ткань рвется да рвется, а первый смеется. Да попусту это, не дожидаясь рассвета, было бы дело....второй камнем сложил себе новое тело. И глядят они друг на друга, один из грез, другой из противостояний, оба из испуга. И первый свой и огненный смех швыряет в тело другого, и нервы — но ничего такого. Второй же бьет по туману, да не попадает — а это злит и надоедает, да разве не странно? И ждут, пока кто-то свой глупый устав нарушит, смеяться не станет, бить перестанет, так будет лучше. Или смех в сердце, камень в душу — об этом не стоит слушать.
-... и множество других окончаний, как тебе больше нравится, - с полуулыбкой закончил Сказочник. - Я люблю лунных зайцев, Странник, и сказки твои воистину полны лжи и правды, правды и комплиментов, правды и насмешек.
Химеры текучи и мысли их подобны им. Лунный заяц у меня в руках, не вынеся моей пылкой любви, растворился в ладонях.
Выбрось все, что прежде ты помнил, На границу яви и сна (c)
Стук-стук. Трость мерно отбивала ритм по паркету, звук все приближался и приближался. Наконец, дверь в гостиную тихонько скрипнула, и в комнату мягко вступил Сказочник. Он был одет в непонятную хламиду темно-зеленого цвета, на голове у него была старая потертая шляпа, а в руках та самая трость - источник убаюкивающего звука. Я даже немного смутилась, увидев в доме такого необычного гостя - в последние дни ко мне мало кто заглядывал, а если и заглядывали, то такие же, как и я - текучие, зыбкие, расплывающиеся. С такими и не поговоришь, особенно если формы принимать еще не научились. Тоже мне, малышня всякая. Я, как и подобает радушной хозяйке, жестом пригласила Гостя присаживаться в кресло поближе к камину, а сама пошла заваривать Лунный Глинтвейн. А это занятие, прямо скажем, не из простых. Напиток должен подходить Гостю. Кинув беглый взгляд на Сказочника, я улыбнулась и подошла к окну - для Лунного Глинтвейна нужны самые тонкие лунные полосы, пробивающиеся в комнату, а также, для аромата, нужно было изловчиться и зачерпнуть горсть ночного воздуха, так чтобы не испарился прямо из ладоней. Но у меня получилось. Зря что ли Гостей не первый год принимаю. У Него было доброе лицо человека, который видел столько всего на своем веку, что и подумать страшно. Но он не ожесточился, нет, он стал нести свет, рассказывая свои сказки, которые заставляют задуматься. Он не волшебник, но волшебство его особое - он словом режет сердце, как Le suicidé режет плоть. Я помню его с детства. Когда я опускала руки и жалела себя, он рассказывал мне сказку про мальчика и ветер, до сих пор ее помню: "... Когда он смотрел в окно он видел не синее небо с одеялом из облаков и даже не черную землю с налетом из людей. Он видел серебристые нити, летящие на запад. Нити искрились и звали его с собой, но он знал, что не может туда пойти. Раньше он очень хотел, даже собрал маленький рюкзачок, позвал маму попрощаться. -Ну и куда ты поедешь? - спросила она. - На запад. По всему миру за серебристыми нитями, они меня зовут, я их вижу и иногда слышу... зимой они гудят, как провода, а летом тоненько звенят, как колокольчики. - ответил он, открыто улыбаясь. Но мама только грустно улыбнулась. - Ты просто не сможешь до туда добраться... ты же знаешь, мир круглый. Ты будешь скатываться и непременно упадешь в темноту. А оттуда нельзя выбраться. Он тогда очень сильно огорчился. А нити все так же звенели за его окном. Он даже задергивал занавески и сидел как можно дальше от окна, но иногда нити забирались в его комнату и гладили его плечи, трогали предметы вокруг, обдували колеса инвалидной коляски, что-то шептали на ухо, обдавая его то теплом, то холодом. И он отчаянно хотел пойти за ними. Чтобы они взяли его за руку и осторожно перенесли по воздуху как летают сами или чтобы земля была квадратная и он видел, где обрыв, где он будет скатываться, чтобы знать, где путешествие окончено. Но нити нельзя было уговорить, они не слышали его и только тоненько смеялись, когда он пытался с ними общаться. И тогда он решил, что никогда больше не будет видеть их. просто закрыл глаза и перестал. Нити разочарованно звенели, но он заткнул уши. Тогда они, напоследок обдав его холодом, вылетели из комнаты и даже закрыли за собой окно. ...А мир все так же жил. Все менялось. И иногда Он снова приближался к окну и видел нити. но только они не хотели его видеть. Они знали, что если бы он действительно хотел пойти за ними, он бы пошел и ничто бы его не остановило. А если не захотел - то стоит ли вообще петь ему свою песни мокрых проводов и звенеть у его окна."
Ну да не время предаваться воспоминаниям... Важно то, почему он пришел именно сейчас. Я слегка склонила перед ним голову, как подобало согласно этикету Существ, Людей и Нежити Объединенных Королевств. - Приветствую тебя, странник Благословенных Земель, Мастер, сплетающий слова в нити сказаний. Что вновь привело тебя в мой скромный дом? Сказочник принял из моих рук глинтвейн, склонил голову в ответном приветствии и заговорил, и ответные слова его были как лесной мед, сладки и приятны. - Меня несет ветер, гуляющий вдоль равнин. Мои слова в шепоте луговых трав, мои глаза в озерах, а уши - в листве деревьев. Я собираю сказания мира этого и иных чтобы уметь обращаться со Словом. Оно не всегда покорно создателю, но я усмирил его нрав. Теперь слово - мое оружие. И нет прав солгать у меня, ибо слово тогда перестанет мне повиноваться. Поэтому я избрал самый простой способ с ним управляться - я никогда не говорю правду и никогда не лгу, я просто рассказываю сказки и истории, а слушатель, мне внимающий, уж сам решит, где ложь, а где правда. Я играю намеками и загадками, так что не жди от меня прямых ответов на твои вопросы. Скажу лишь, что время стало теснить мою грудь и туманить взор, и шел я по дороге, которая привела меня сюда. И не один я буду гостить в твоем доме, скоро он наполнится голосами самых диковинных существ...
Я молча выслушала Сказочника и вновь подошла к окну. Сейчас я не нуждалась в нем, но слова его меня смутили - он привык доверять судьбе, а я в нее не верила. Не судьба ведет таких, как мы, а переменчивый ветер, и в его праве рассеять мой контур или сделать четче. Но раз Сказочник задумал погостить у меня некоторое время, да еще и не один, без сказки на ночь я не останусь. Главное, вовремя лечь спать. Что я и сделаю.